- Не прятаться от своих ошибок.
- В науке?
Митя долго шел не отвечая. Потом сказал с трудом:
- И не только в науке. Между прочим, я давно хотел узнать у вас, Таня. Ведь Андрею известна эта история. Вы понимаете, о чем я говорю?
Он спрашивал - известно ли Андрею, что Глафира Сергеевна оклеветала меня?
Я ответила:
- Да.
Митя опустил голову.
- А он не говорил вам. Дело в том, что мне бы не хотелось. У него всегда была какая-то нетерпимость в этих вопросах. Не хотелось, чтобы он поссорился с Глафирой Сергеевной.
Я посмотрела на него: это было поразительно, но на моих глазах прежний Митя - самоуверенный, оживленный, блестящий - куда-то пропал, а его место занял усталый, нерешительный человек, который заботился, по-видимому, лишь об одном: чтобы его жене, низкой и ничтожной женщине, простили низкий и ничтожный проступок.
- Не знаю, Дмитрий Дмитрич, - сказала я мягко (как обещала Андрею). - Думаю, что об этом вам нужно лично поговорить с вашим братом.
Он неловко засмеялся.
- Совершенно верно. А теперь у меня есть предложение, Таня. Пойдемте обедать!
Мне давно хотелось есть, и так сильно, что даже кружилась голова и минутами трудно было внимательно слушать Митю. Но после лаборатории я не заходила домой и была в простом, сатиновом темно-синем платье и с изорванным старым портфелем. Поэтому я спросила нерешительно:
- Куда?
- Не все ли равно? - ответил Митя, и мы на трамвае доехали до Казанского собора и зашли в «Донон».
Я не люблю ресторанов, и есть основание полагать, что это чувство, вызывающее удивление моих друзей и знакомых, впервые возникло в тот вечер, когда Митя повел меня обедать в ресторан «Донон».