Весь следующий день я провела не отходя от Андрея; у него была такая слабость, что приходилось кормить его с ложечки - он не мог поднять руку. Болтливость вдруг овладела им, он говорил, говорил чуть слышным голосом и тут же засыпал на полуслове. Я дала ему воды, холодной, чистой, прямо из колодца, он выпил несколько ложечек и сказал со счастливой улыбкой: «Как вкусно!» Решительно все приводило его в умиленное состояние; на маленькую дочку хозяйки он смотрел влажными от радости глазами. Это было выздоровление. Согласно учебнику инфекционных болезней Розенберга, над которым я сидела еще совсем недавно, после опасного кризиса часто наступает «сверхчувствительное состояние духа».
Ни эти дни, ни потом, когда Андрей стал садиться, у меня не было ясного представления о том, что же, собственно говоря, произошло между нами. Ничего не произошло! Просто я растерялась, увидев его лицо с проступившей челюстью, - насмотрелась на эти челюсти в анатомическом театре! - и наговорила со страху множество ласковых слов. Но что-то произошло - иначе почему же теперь, едва я входила к нему, мы оба начинали чувствовать какую-то перемену, заставлявшую нас как бы немного стесняться друг друга? Вольно или невольно, но я обещала Андрею, что стану его женой, и это обещание приходило ко мне - именно приходило, как человек, - каждую ночь, едва я оставалась одна. И два "я" - одно разумное, хладнокровное, а другое порывистое, взволнованное - начинали вести между собой разговор.
"Ты знаешь Андрея много лет, - говорило первое, разумное "я". - Благороднее, добрее, умнее его ты еще никого не встречала".
«Но ведь придет день, - я робко возражала себе, - когда мне придется сказать Андрею, что это лишь полуправда?»