- Ага, не хочется! - не дожидаясь моего ответа, сердито возразил Николай Васильевич. - Стало быть, что же? Вы всю жизнь намерены просидеть в этом стеклянном мире?
Стеклянный мир - это была лаборатория.
- А с какой целью он существует, это вы себе уяснить не желаете? Нет-с, сударыня! Микробиолог, которому в наше время представляется случай своими глазами увидеть дифтерийную эпидемию и который отказывается от этой редчайшей возможности, - не микробиолог!
- Как эпидемия? Об этом вы ничего не сказали!
- Да, да. И сильнейшая. Смертность - сорок процентов!
- Дифтерия?
Страницы учебника мысленно прошли перед моими глазами, с рисунком, на котором был изображен задыхающийся ребенок, с примечанием, в котором была указана смертность до и после открытия сыворотки. Сорок процентов - это было «до».
- Разумеется, согласна, Николай Васильевич. Когда нужно ехать?
- Лететь!
- Все равно лететь. Сейчас?
- Завтра утром. И завтра же нужно быть в Анзерском посаде.
Прямо от Николая Васильевича я отправилась искать Лешу Дмитриева - искать, потому что было еще утро, а жизнь в профкоме и ячейке начиналась обычно с четырех часов дня. Но Леша был уже на месте
- энергично прикусив губу, делал выписки из какой-то книги. Я вошла и удивилась, как он переменился за последнее время - постарел, если это выражение можно было отнести к юноше двадцати трех лет с петушиным хохолком на затылке.
- Есть разговор, Таня, - сказал он серьезно. - Только не сейчас. Зайди завтра, часа в четыре.
- Не могу.
- Почему?