- Что такое?
Я бы, кажется, спряталась под кровать, если бы Митя вдруг двинулся на меня с таким сердитым лицом.
- Я тысячу раз просил тебя не вмешиваться в мои дела! - закричал он. У него губы не слушались. - Неужели ты не понимаешь, что это ставит меня в ложное
положение?
- Ты, кажется, забыл, что мы не одни, - значительно произнесла Глафира Сергеевна.
- Простите! - Митя резко повернулся ко мне.
- Может быть, мне уйти, Дмитрий Дмитриевич?
- Нет, нет! Говорите, пожалуйста. Глаша, Татьяна Петровна только что вернулась из Анзерского посада. Андрей тяжело болел, но сейчас ему лучше. Они вместе работали на дифтерии. Мы вас слушаем, Татьяна Петровна.
- Видите ли, в чем дело, - начала я, рассчитывая (как это постоянно случалось со мной на экзаменах), что мне удастся успокоиться через несколько минут, - мы встретились с Андреем случайно, и лишь благодаря этой случайности я узнала, что меня обвиняют в том, что я нанялась за деньги ухаживать за Павлом Петровичем, а потом, когда Глафира Сергеевна уехала.
- Никто вас не обвиняет, - поспешно возразила Глафира Сергеевна. - Да и вообще, что за вздор! Когда это было?
- Не так давно, чтобы я забыла, как вы вели себя по отношению к нему.
Митя с изумлением повернулся к жене. Она ничего не ответила, только поджала губы и взглянула на меня исподлобья.
- Если бы вы были тогда в Лопахине, Митя, - продолжала я, забыв, что все время называла его «Дмитрием Дмитриевичем», - вы были бы возмущены не меньше, чем я. Вот теперь вы интересуетесь его трудами и даже думаете, что они могут понадобиться вам для какой-то работы. Где же вы были, когда он умирал, один, без друзей и родных? И ведь он ничего не требовал! Да и вообще разве хоть одну минуту он думал о себе? Он писал о своей работе Ленину.